Встреча с гигантским «изваянием»

Было это в конце августа сорок четвертого года. Хлеб на полях был уже скошен, снопы сметаны в скирды. Мне было девять лет. Шла война. Вместе с мамой, бабушкой и младшим братом, который никак не хотел расти и ходить, судьба забросила нас на территорию лагеря советских военнопленных в Литве. В начале августа его уже полностью расформировали и, не считая нескольких гражданских лиц, на этой территории никого не было.

Одним теплым безоблачным и почти безветренным вечером (лишь слабые дуновения иногда доносились с реки), когда солнце клонилось к закату, я направлялся из первого блока к третьему, чтобы навестить бабушку Пелагею Гурьяновну...

Не доходя до третьего блока метров шесть, я внезапно остановился. На пути, который еще предстояло преодолеть, появилась непонятная человеческая фигура. Торопливо жестикулируя руками и пытаясь быстро переставлять негнущиеся ноги, как бы с силой преодолевая невидимые препятствия, невидимое сопротивление (воздуха?), из-за второго блока она как бы выскользнула и направилась к четвертому блоку, где, как потом выяснилось, моя бабушка стирала белье. Почему-то я сразу назвал незнакомца изваянием, настолько неправдоподобным показался он мне. Я оцепенел, но не могу сказать, что испугался. Человек был предельно худым, как бы совершенно истончившимся. И абсолютно нагим. Его кожа каштанового цвета напоминала пергаментную бумагу. И, как ни странно, нигде не было ни следа волос: ни на голове, ни на теле. Рост его совсем ненамного превышал мой. Будто мой сверстник, но странный! Судя по всему, был он мужского пола.

Торопясь, он с огромным трудом проскользнул мимо меня. Все произошло довольно быстро, как я тогда подумал, он "почему-то не поздоровался". И будто смущаясь своей наготы, преодолев метров семь, он так же внезапно, как и появился, скрылся из виду.

Потом выяснилось: не только я был очевидцем передвижения таинственного существа. Моя мать, пеленавшая на кровати моего маленького братца в первом блоке, на секунду оторвавшись от дела, посмотрела в окно и... увидела то же, что и я.

Бабушка же, когда все это происходило, стояла напротив окна в четвертом блоке перед корытом. Справа располагалась открытая в коридор дверь. Невзначай Пелагея Гурьяновна оторвала взор от корыта и посмотрела в проем двери. Через открытую наружную дверь в коридор проникал свет. Она хорошо видела, как уже по коридору, стараясь быстро семенить ногами и по-прежнему пытаясь размахивать руками, наклонив вперед туловище, скользило "мое" невероятное "изваяние". Заподозрив, что это я, но не удивившись походке, Пелагея Гурьяновна поспешила следом.

Коридор вел в продолговатое помещение, тоже с раскрытой дверью. Войдя в него, бабушка промолвила: "Здесь кто есть?" Ответа не последовало. Помещение же было совершенно пустым. Ею сразу овладел ужас. Она тут же вернулась на кухню, в которой через окно, обращенное на запад, проникал вечерний свет.

Зимой я как-то вспомнил о виденном мною, когда мы все объединились в четвертом блоке, и рассказал подробно матери и бабушке. Мать ничего не ответила, промолчала. А бабушка сразу охотно поделилась тем, чему она была свидетелем. Тогда только про виденное поведала и мать. Все три рассказа не противоречили друг другу, а лишь вносили дополнения. Комментарии, как говорится, излишни. Ведь все трое были изолированы прежде всего друг от друга окнами и стенами, рассматривали незнакомца независимо и в разных ракурсах. И никакие сегодняшние рассуждения о мыслеобразе или "массовом" гипнозе не помогают разобраться в происшедшем.

Прошло много лет. Я вновь вспоминаю виденное нами. Думаю, что чудес в мире не бывает. И все же...

И все же я и мои родные стали свидетелями чего-то не соответствующего привычному представлению о мироздании.

Еще в апреле сорок четвертого года, когда мы только появились в этих местах, я сразу заметил среди нескольких берез, стоявших за вторым блоком, свежие россыпи желтого песка. Там располагалось выровненное и закамуфлированное захоронение. Как уже упоминал, в плен большинство людей этого лагеря попало из госпиталей на оккупированной территории, и все без исключения были с ранениями. Здесь, под конвоем, они работали на распиловке древесины. И смерть вместе со стражниками делала свое дело.

Мне почему-то подумалось, что виденная мною фигура, как иногда представляют себе и в народе, - результат химических эманаций (дословно - истечение, в физике промежуточный продукт распада радиоактивных веществ, в философии - объяснение происхождения мира путем истечения творческой энергии), некий газообразный или силовой выброс того, что еще недавно было человеком. Но откуда физическая форма? Или это уже от "памяти", какой бывает она, например, у металла?

Ощущало ли "оно", как рискует, попав на глаза человеку? Сумело уйти от контакта... Одно совершенно ясно: кто-то напомнил нам о своем недавнем существовании. Может быть, "оно" подвиглось на эфемерную короткую жизнь в поиске креста и молитвы?..

Так закончил свои воспоминания В.Ш-ль из Литвы.

Сколько бы мы ни пытались рассуждать о происшедшем, его природа скорее всего навсегда останется тайной.

Уже прошло много лет, а автор повествования В.Ш-ль помнит событие, как сейчас. И сумел передать ощущение и беды, и таинства. Каково же было мое изумление, когда, проезжая со своими друзьями мимо того самого, описанного в письме "мемориала" и явно всматриваясь в него, а затем оглядываясь, повернувшись на девяносто градусов к промелькнувшему страшному объекту, я вдруг услышала голос, в котором было немало и раздражения, и брезгливости: "Не думай об этом напряженно. Не все так было, как теперь рассказывают экскурсоводы..." Это прозвучало страшно. Они не знают, не знали... Нет, не хотели знать! Боже правый, неужели надо все это пройти каждому самому? А ведь мы одной крови!

С этого часа я не верю тем, кто приписывает себе особенность, исключительность за счет других. За счет живых, другого живого. Не верю и в ариев, следы которых многие выискивают в своих предках, ибо такое желание вычленить себя, вера в исключительность своего происхождения сомнительны. Я сразу узнаю камуфляж. А мы говорим о национализме, о бескультурье нации, старающейся за счет других обрести рай на собственной усадьбе. Все гораздо глубже. Идея исключительности при одной крови уводит к донациональным структурам.

Майя Быкова